Как работает whip-pan — операторский приём из «Ла-Ла Ленда» и «Одержимости»

Оператор «Хардкора» объясняет, как работает приём, который Дэмьен Шазелл сделал неотъемлемой частью авторского стиля.

Whip-pan — это резкое движение камеры от одного объекта к другому, во время которого изображение размывается. По сути, это классическая панорама, только очень быстрая. Часто режиссёры хотят сохранить сцены с этим приёмом без применения графики, поэтому операторам и гаферам приходится потрудиться. При столь резком перемещении попасть точно в объект, учитывая правило третей, быстро настраивая фокус и сохраняя правильную систему освещения — очень непросто. Поэтому сцены с таким резким панорамированием требуют долгой подготовки и множества дублей.

Обычно whip-pan применяют в динамичных переходах между сценами, для демонстрации нескольких событий за короткий промежуток времени (популярное в комедиях и мультфильмах быстрое «перелистывание» сцен), чтобы усилить эффект от действия персонажа, для ускорения перемещения или чтобы передать неистовые чувства: страсть между персонажами, героический бег, страх перед угрозой.

Дэмьен Шазелл расширяет границы, используя whip-pan чаще большинства коллег: он намеренно усложняет сцены и применяет приём для самых разных целей. В фильмах Шазелла whip-pan — это «живой» приём, который создаётся цельным куском на съёмочной площадке, а не при помощи монтажных ухищрений. Одно из основных отличий этого приёма у Шазелла от его использования другими режиссёрами — снятое одним дублем перемещение камеры несколько раз от точки A к точке B и обратно.

Мы попросили оператора «Хардкора» и «Большой поэзии» Всеволода Каптура разобрать, как работает whip-pan в фильмах Дэмьена Шазелла и объяснить, как снять подобную сцену.

Рассказал: Всеволод Каптур

Текст адаптировал:Николай Кубрак

Зачем в кино применяют whip-pan?

Интересно, что этот приём называется whip, то есть «хлыст». И это действительно похоже на удар хлыстом. Но если говорить языком нашей киношколы, я бы назвал этот приём «панорамой-переброской» — это название использует оператор Сергей Медынский в книге о панорамах.

Переброска создаёт ощущение перевода внимания. Вы сидите в комнате, и тут в дверь кто-то вошёл, в стекло ударился камень, или случилось нечто внезапное — нужно резко перевести внимание. Вот так работает панорама-переброска — она может заменить монтажную склейку.

В «Хардкоре» мы применяли нечто аналогичное, чтобы маскировать склейки и на визуальном уровне формировать сознание героя. Это тоже панорама-переброска, но она выполняет и техническую функцию.

В «Хардкоре это часть сознания героя: оно периодически глючит, сбивается, иногда происходят какие-то странные вещи — например, резкий взгляд в сторону. Если вы понаблюдаете за своим сознанием, то поймёте, что иногда это именно так и происходит. Переводя взгляд с одного предмета на другой, мы не можем плавно видеть всё, что находится между одним и вторым предметом.

У Шазелла этот приём просматривается на протяжении всего творческом пути. Это его находка. Он, очевидно, очень музыкальный режиссёр, всегда ориентируется на музыку и чувствует её тоньше многих коллег. Поэтому whip-pan у Шазелла вытекает из звучания саундтрека.

«Ла-Ла Ленд» — это его третий опыт с использованием этих панорам. В нём он использует whip-pan один раз, в «Одержимости» два раза, и ещё есть пример из его первой короткометражки.

В его дебютном фильме «Гай и Мэдлин на скамейке в парке» есть момент, когда один парень играет на трубе, а другой танцует. Шазелл таким образом объединял сложное пространство так, чтобы было невозможно плохо показать одного героя через другого . Здесь это создаёт конкретный эффект присутствия, как если бы мы стояли в джаз-клубе: нам бы тоже было бы прикольно посмотреть сначала на трубача, потом на танцора, и так далее.

В «Одержимости» это сделано очень круто, — причём как раз за счёт музыкальности. Визуал подстраивается под музыкальное произведение.

В первой части фильма, когда главный герой знакомится с дирижёром, приём работает так, чтобы резко показать изменение состояния в сцене. В сцене знакомства герой сидит и играет. Персонаж Дж. К. Симмонса едко реагирует на это и уходит, а потом возвращается и говорит «Я забыл куртку». Нужно было показать, как быстро принято решение — прямо как удар хлыстом. Поэтому нужно именно такое резкое движение.

Предполагаю, сцена построена так по двум причинам. Первое — чтобы создать сумасшедшую скорость, второе — чтобы не рвать сцену монтажом. Потому что монтаж — это всё-таки некоторый язык, который дробит сцену. Особенно сейчас, когда монтаж воспринимается, как «неправда». Если в каком-то ролике увидели склейку, то сразу говорят «Да это монтаж!».

Второй момент — неожиданность принятого решения. Важна внезапность того, что он ушёл. Шазелл так усилил эффект из-за того, что дирижёр отверг дабл-свинг барабанщика.

Как снимают сцены с whip-pan?

Наверное, суперпрограммированные панорамные головы [речь о программируемых головках операторских кранов или штативов] уже могут это сделать. Клип «Плачу на техно» показал, что это возможно. Мне кажется, эта камера может работать точнее, чем живой человек.

Во фрагментах Making Of «Ла-Ла Ленда» можно увидеть, что над аналогичными сценами работает реальный оператор. А у него за спиной стоит Шазелл, который бьёт его по плечам в нужный момент.

Это сделано специально, потому что режиссёр понимает сцену лучше, чем оператор. Шазелл слушает музыку, чтобы точно поймать момент, а потом бьёт оператору по плечу, показывая, когда делать панораму. Наверняка они очень много репетировали.

Сейчас есть два пути, как снимать такие сцены. В первом ты делаешь всё при помощи этой огромной запрограммированной головы из клипа «Плачу на техно». А более простой и более дешёвый способ — взять штатив, подстроить его под себя и попробовать двести тысяч раз это панорамировать. Надо до крови сбить пальцы, как барабанщик из «Одержимости». Видно, что они много тренировались, много репетировали, — в этом залог успеха.

Когда мы учились в институте, один преподаватель говорил: чтобы точно снимать панорамы вправо-влево/вверх-вниз — надо встать, поставить два предмета и делать между ними панорамы, считая про себя; делая вправо такую же скорость, что и влево, чтобы потом можно было снимать, не считая. Это такая же тренировка, как в «Одержимости».

Второй момент — всё должно быть в контексте фильма, нельзя просто взять и сделать. Даже если технически это будет сделано правильно, но не попадёт в ритм, то эффект потеряется. То же самое происходит с кадрами, где стедикам проходит вокруг двух говорящих людей. Если сцена не написана ритмически под этот оборот, то часто получается, что люди говорят спиной. И, к сожалению, сила некоторых реплик выпадает.

«Ла-Ла Ленд», сцена в баре

Если посмотреть за оператором Линус Сандгреном, то видно, как он чуть-чуть поправляется, когда делает первую панораму с Гослинга на Эмму. Он чуть-чуть направился вниз и едва заметно поправил камеру, развернулся и немного не дотянул — наверняка на постобработке чуть-чуть трекнули и нивелировали эту поправку оператора.

После этого все панорамы — хорошие; он пришёл в композицию. Думаю, что в остальном монтажа и пост-обработки в этой сцене почти нет. В основном, кадр цельный.

Из практики я могу сказать, что вот так прилететь ровно в ту позицию, в которую ты хочешь, с первого раза точно не выйдет. Надо обязательно тренироваться. Я это много раз пытался проверять по кресту в центре кадра: ты никогда не прилетаешь в точку. Если крестик поставить и сравнить композиции — видно, что Сандгрен тоже не всегда прилетает точно.

Но если в монтажной программе ты возьмёшь только Гослинга после панорамы, то увидишь, что кресты, — те, что в центре кадра, — будут в одном и том же месте.

Как бы я ни придирался к оператору, приём всё равно очень круто отрепетирован. И если такое удалось на площадке, то это дорогого стоит.

Освещение

Главный момент, который нужно учитывать — это то, что свет должен быть сделан в обеих сценах. Важно, чтобы оба направления были хорошо выставлены по свету.

Например, направление на Эмму Стоун, наверное, проигрышное, — потому что оно снимается в прямом свете, который падаёт на неё от сцены.

А самый классный цвет — на Гослинге и его команде. Думаю, что ParLight'ы [источники освещения с жёстким светом], которые мы видим наверху и над трубачом — это и есть основной источник освещения. Вряд ли именно они светят на Гослинга, но это основа. Всё остальное — это вспомогательный свет, который подсвечивает тени.

Вот этот круг, наверное, светится неоном. Если присмотреться, то слева от картинки видно широкую чёрную полоску. Видимо, они сделали какой-то лайтбокс.

Эмму Стоун, скорее всего, освещает свет, который попадает на неё от сцены. Думаю, над камераменом стоит специальная смягчающая рама, потому что видно, как от Эммы Стоун в ту сторону проваливается тень.

Свет ровно такой, каким должен быть. Зелёный «выход» светится, над столиками светятся лампочки — всё достаточно естественно. Всё выглядит так, как это могло бы быть в заполненном клубе.

Но здесь не всё построено на практическом освещении, которое мы видим в кадре. Судя по всему, на Эмму Стоун всё равно светит что-то специально поставленное, — просто оно закреплено где-то наверху. Тень достаточно длинная, думаю, что в треть или в половину роста — не видно из-за того, что люди стоят. Плюс на шее тоже видно тень. Свет прямой, классический, не для Голливуда. Обычно в Голливуде любят 45 градусов, баттерфляй или что-то ещё.

Наверное, они потом на посте сделали эту виньетку так, чтобы Эмма Стоун была самой яркой из всего окружения, — чтобы направить на неё зрительское внимание. Этот кадр не выбивается из общей стилистики фильма, он хорошо погружён в этот антураж. Он должен быть мрачным и тёмным; в нём много черного, тёмно-коричневого, тёмно-красного, зелёного. Настоящий клубный стиль.

Выход из сцены

Самое главное, что после этих панорам сделан выход. Мне очень нравится, как Гослинг отыгрывает успех, — то, что сцена получилась. Гослинг играет последнюю фазу — камера поехала, и он незаметно улыбается сам себе. Они продумали не только сцену, но ещё и выход из неё.

На сцене из бэкстейджа можно заметить, что внизу сидит человек на долли [операторской тележке] и отъезжает вместе с камерой. Скорее всего, там 2–4 метра рельс, проложенных вдоль стены. Мы не можем точно сказать, что именно он делал — этих кадров нет в фильме. Возможно, настраивал фокусы, — трудно разглядеть, что у него в руках. Но именно из-за него я понял, что камера стоит на долли.

Самое главное, — они продумали заранее, что у них и дальше будет выход по музыке, пока Гослинг не доиграет. Камера не останавливается, пока музыкальная фраза не закончится. Внутрикадровый монтаж полностью соотнесён с музыкой.

«Одержимость», сцена концерта

Здесь всё снято почти так же, как в «Ла-Ла Ленде». Конечно, интересно было бы потыкать по кадрам в Adobe Premier и поискать склейку, но, видимо, здесь тоже снимали одним кадром.

В «Одержимости» самое главное — это взаимоотношения с передачей музыкальной темы от одного героя к другому, от дирижёра к барабанщику. Это уже закрепление успеха: Шазелл нашёл и применил аналогичный приём в короткометражке. Здесь сцена длиннее, чем в «Ла-Ла Ленде» и в других его фильмах: в ней больше панорам, и музыку играют точнее.

Всё сделано музыкально, движения камеры подчинены ритму: длинный кусок — длинный кусок, короче — короче. Дирижёр разгоняет барабанщика до трёхсот ударов. Дирижёр подставляет его, как бы говорит: «Сейчас ты перед всеми обосрёшься!». Это приобретает особенный смысл в контексте предыдущих событий фильма: до этого герой Симмонса сказал, что публика ничего не забывает. И перед нами как раз сцена важного концерта после прошлого провала.

Он немного продирижировал, они сыграли монтажную фразу, перешли к барабану — и вот наступает момент, которого нет в «Ла-Ла Ленде». Здесь герой Симмонса рукой отправляет пас барабанщику.

Как только Майлз Теллер отыграл, мы возвращаемся к дирижеру. Он, опять же, рукой перенаправляет наше внимание на барабанщика.

Если бы мы представили в «Ла-Ла Ленде» сцену, снятую на камеру 360 градусов, то, наверное, нам бы пришлось очень сильно мотать головой с VR-очками. А тут артист указывает нам, куда смотреть, и мы туда смотрим. Прослушали кусок — и вернулись снова.

Здесь герой играет более сложное музыкальное произведение, чем в «Ла-Ла Ленде». Мне кажется, для Шазелла важно то, что Гослинг играет на инструменте сам. Ровно так же и тут с Майлзом Теллером — иначе бы пришлось использовать монтаж: снимать руки отдельно. Здесь на среднем плане видно, что актёр играет сам.

Освещение

Свет сценический, — такой, каким мог бы быть свет в театре. В этом случае он жесткий. Так же и в «Ла-Ла Ленде»: на Гослинге был жёсткий контровой сценический свет, а на Эмме Стоун мягкий. Здесь же действие полностью происходит на сцене, где есть острые лучи, которые подчёркивают жёсткость ситуации. Возможно, в этой сцене есть рассеиватель, но совсем слабенький. А штора наверняка подсвечена отдельно.

Если посмотреть на пол справа, то видно закругление луча. Свет светит на барабанщика сверху, и этот же свет падает на макушку дирижера. Ещё какой-то, но уже другой, светит на шторы. Если внимательно посмотреть, то Симмонсу в лицо сверху светит мягкий свет, который в два раза слабее, чем контровой. Несмотря на то, что у него «горит лысина», как говорят в кинематографе, они этого не боятся, а используют на благо. Так и работает сценический свет.

Whip-pan вместо склеек

«Одержимость» — в целом очень монтажный фильм. Но в двух сценах, в конце и в начале, Шазелл применяет сложный внутрикадровый монтаж с этими панорамами. Думаю, «whip» в оригинальном названии [в оригинале фильм называется Whiplash] фигурирует не случайно. Whip-pan создаёт сумасшедшую энергию, ярость, по-настоящему бешеный ритм. Если бы это делали просто при помощи склеек, то кадров бы понадобилось гораздо больше. А это своеобразная оптимизация, при которой события происходят с огромной скоростью.

Самое главное, что всё работает в контексте — это же кульминация, наивысший пик. И для пика обязательно нужен особенный сильный приём.

Монтаж как приём — это пешка в игре. А whip-pan — это ферзь или королева, джокер в колоде карт. Шазелл правильно использует эти два джокера в начале и в конце фильма, он грамотно их разменивает. Это то, чего мне, наверное, не хватает: постоянно хочется поднимать планку по ходу фильма, но не всегда находятся силы.

Думаю, пока что наиболее выигрышная стратегия — снимать фильм монтажно, восьмёрками, интересными кадрами, но самый крутой приём, который ты придумал, использовать в кульминации. Их не может быть пятнадцать или двадцать: он должен быть один, два или три, насколько хватает творческих сил. И каждый последующий может немного девальвировать предыдущий.

Всегда будет хотеться усиливать, усиливать и усиливать поток. Как я сделал в «Хардкоре»: в начале подрались, побегали, что-то разбили, упали, поездили, постреляли, кто-то умер, — но к концу фильма это превращается в огромную драку на крыше, где все валят на героя. И это уже полный хардкор.

Оператор Шэрон Мэйр, естественно, тоже распределил усилия верно, как распределил их и сам Шазелл. Он — король этого приёма.

«Бар Эдди», сцена драки в первом эпизоде

Здесь не совсем такой же приём. Это тоже внутрикадровый монтаж, но всё-таки это сцена, снятая на ручную камеру.

Самое главное, что здесь мы находимся будто бы внутри сцены. Вероятно, режиссёр пытается включить нас в переживания героя, который получил по лицу. Чтобы не разрывать линию сопереживания, Шазелл делает эту панораму вниз после удара, и мы как бы падаем вместе с героем.

Камера на руках — она может быть на стабилизаторе Easyrig, может лежать на специальном мешке или просто в руках, — это не так важно. Важно, что после удара мы делаем панораму: вот сейчас он ударит его, и мы будем следить за падением.

После этого, как я думаю, камерамен или оператор сел на колени или хотя бы спустился на одно колено, — ушёл в нижнюю позицию. После этого удара он пытался просто следить за падением, не выпускать из виду.

Потом оператор чуть-чуть остановился в нижней точке, а затем мы как бы вместе с ними поднялись и пошли.

И это всё снято «на руках». Причём камеры у них в сериале были отличные — Aaton XTR Prod и Red Helium. Aaton — это вообще очень удобная камера, которая лежит на плече, как кошка.

Про эту камеру есть даже такой мем в интернете: стоит оператор с кошкой на плече. И описание: так же удобно, как если бы у вас на плече лежала кошка. С точки зрения изготовления камеры — это прикольная концепция.

Наверное, здесь камера тоже на плече. Конечно, это радиофокус, синетейпы и разные передатчики, необходимые, чтобы не было проводов. Они снимают на простые объективы Standard Prime. То есть камера очень лёгкая и удобная.

Естественно, оператор вместе с ней упал и вместе с ней сел. Так часто делает Роджер Дикинс. Обычно он привязывает к аппаратуре мешок, наполненный шариками от пенопласта, так, чтобы он мог и поставить на него камеру, и вместе с камерой упасть на землю.

5 правил Роджера Дикинса

Конечно, здесь не та же самая техника: оператор, скорее всего, не падал, а просто сел вместе с падением актёра. Затем он так же вместе с ним поднялся и побежал.

Далее, мы вместе с героем бежим. Это не очень долгий пробег, здесь нет ступеней, по ступенькам сложно бегать — это всегда замедляет ритм.

Дальше вторая панорама в финале. Герой гонится за обидчиком, хочет его поймать и мы всё видим с точки зрения его восприятия. «Куда же он делся?» Хоп, по одной стороне улицы — его нет, хоп, смотрит в другую сторону — его тоже нет. И затем возврат на крупный план. Всё, герой его упустил.

Это всё нужно для того, чтобы создать единство времени и места, не разрывать единую линию переживания героя. Здесь вполне можно было бы использовать склейку кадров. Но склейку в современном кино воспринимают как элемент «неправды»: и поэтому Шазелл отказывается от неё, пытаясь сделать сцену как можно более правдоподобной и пытаясь создать ощущение сопричастности.

Думаю, что после того, как герой получил по лицу, ему в кровь попал адреналин — естественно, он теперь находится в немного дёрганом, нервном состоянии, что подчёркивают движения камеры. И мы можем лучше понять эмоции героя, благодаря этим приёмам.

Оператор снял эту панораму так, что мы не видим голову героя во время поворотов. Здесь использован приём, который называется «вход и выход из субъектива». Этот трюк можно часто встретить в кино.

Например, мы как бы находимся у героя за спиной. Он останавливается и куда-то смотрит: мы проходим с героем, вместе с ним смотрим на то, что он видит. Потом герой входит в кадр, и мы начинаем за ним идти. Вход и выход в субъектив — это когда мы теряем героя и смотрим сами. Потом герой появляется в кадре, и это уже не субъектив: мы снова следим за персонажем. Здесь тот же самый приём, но смешанный с панорамой-переброской.

Актёр мог просто присесть, а в момент панорамы в обратную сторону он встал. Я не думаю, что оператор как-то обходил его, — не видно никаких движений. Думаю, что это трюк. Таким образом можно много чего сделать и спрятать: мы, как с котом Шредингера, не знаем, что находится за камерой. Там может происходить всё, что угодно. Например, в видео со съёмок сериала «Шучу» показывали, как во время длинного плана за спиной у оператора менялась комната.

Нестандартный whip-pan и реализм

Если сравнивать фрагмент из сериала с другими работами Шазелла, то здесь всё снято проще. Потому что весь сериал снимали в реалистичной манере. Основное место действия — это подворотни, парижское гетто, бедные районы и подобный антураж.

Два предыдущих фильма — это всё-таки про музыкальное училище и сказку, это другая фактура. А здесь всё-таки сериал отчасти про бандитов и про какие-то тёмные делишки. Поэтому документальный стиль лучше украшает происходящие в «Баре Эдди» события.

«Ла-Ла Ленд» начинается со сцены в пробке, где происходит некая фантазия, а затем действие обратно возвращается в пробку. Интересно, что каждый из этих фильмов создает свою вселенную, и в этой вселенной пытается добиться максимума правдоподобия такими средствами, как whip-pan, — то есть не разрывая, не разрезая ткань повествования монтажом.

История из «Одержимости» — это же история про музыканта, в которого кинули тарелку. Она просто рассказана не напрямую, не про него, она рассказана так, как будто такая же история случилась с другим человеком. Вот так и происходит рождение гения — это ведь тоже фантазия, тоже выдуманная вселенная.

А в «Баре Эдди», наоборот, будто показано то, что происходит в тёмных подворотнях, когда вы спокойно спите у себя дома. В это время плохие парни с пистолетами ворочают большими бабками и толкают наркотики. Это тоже во многом придуманная вселенная, но она, пожалуй, стоит на другом контексте.

Если «Ла-Ла Ленд» существует в контексте мюзиклов, где люди танцуют и поют, то здесь люди стреляют из пистолетов, торгуют наркотиками и бьют друг другу морды. Если «Ла-Ла Ленд» — это сказка, то «Бар Эдди» — сточные каналы этой сказки.

В «Ла-Ла Ленде» приёмы мюзикла становятся главными, там музыка начинает формировать вселенную. В «Баре Эдди» основой становится манера репортажа, — Шазелл берёт инструменты из другой сферы. Если в «Ла-Ла Ленде» и «Одержимости» он делал whip-pan на основе музыкальных приёмов, то здесь он использует аналогичный приём на основе стиля документальных фильмов. Или, возможно, даже гангстерских фильмов, где есть нерв, дёрганность и неспокойствие.

Именно поэтому Шазелл в этом случае идёт от персонажей. Здесь мы как будто друг, невидимо летающий за главным героем. Будто мы сцеплены вместе, идём за ним и соучаствуем.

В «Ла-Ла Ленде» мы скорее наблюдаем за Гослингом и Стоун, словно смотрим на планеты через телескоп. Но здесь всё наоборот: мы пошли в бар, пили с приятелем, потом его вытаскивали, ехали с ним в такси, он нам что-то рассказывал, потом он вышел, его встретила жена, тоже побила, а потом он лёг спать. Всё это время мы как будто шли с этим героем, а не статично смотрели в телескоп.